«Археолог — это детектив, опоздавший к месту преступления на несколько тысяч лет»
Монолог ученого о «черных копателях», Римской империи и давно известном будущем
Благодаря археологам мы знаем, например, как жили люди в предгорьях Кавказа за несколько тысяч лет до нас. Ну и? Не все ли равно, как? У археологов есть четкий ответ: глобально люди не поменялись, и у нас есть шанс поучиться на чужих ошибках. Как мирные раскопки оборачиваются погонями и может ли экспедиция быть вообще бессмысленной АЧБД рассказал Максим Меньшиков, сотрудник Института археологии РАН, который занимается поисками древностей уже почти 30 лет.
Монолог записала Анна Горовец.
«Любовь к истории и палаткам»
Первый раз я побывал на раскопках 1991 году в Москве — мне тогда было 14. Ничего не понял: какие-то люди ковыряются в грязи, находят кучу каких-то костей… В общем, интерес подугас. А потом уже поступил на истфак, и после первого курса (на дворе был 1995-й) мы поехали на обязательную археологическую практику в Новгород. Великолепная компания студентов на курс старше и преподавателей-руководителей — и вот я уже решаюсь перейти на кафедру археологии.
Долгое время я категорически не хотел работать в городе — мне очень нравилась именно полевая жизнь. Интерес появился еще со школы: учителем истории у меня был Леонид Кацва, автор известного учебника. С ним мы ходили в походы — так любовь к истории и к палаткам романтически объединилась в археологии.
«В полях» в 1990-е мы работали в основном в Подмосковье. Ну как работали. Это и работой нельзя было назвать: нам не то что денег не платили, а иногда приходилось даже вкладываться — просто чтобы поехать в экспедицию. По сути это было прекрасным хобби, а зарабатывали чем угодно. Старались устраиваться так, чтобы всегда можно было уехать в экспедицию летом — хотя все равно иногда приходилось увольняться со скандалом. Но с середины нулевых в России начал эффективно действовать закон о сохранении культурного наследия, который зафиксировал статус и нормативную базу охранно-археологических раскопок. Их стало появляться все больше, на них можно было подзаработать.
Сейчас мой основной регион — это Кавказ. Там на раскопках средневекового некрополя можно параллельно обнаружить бронзовые курганы и поселение времен Древнего Рима — и все это на одной территории. Поэтому приходится быть в контексте совершенно разных культурных пластов. Но наиболее интересны мне два периода: эпохи бронзы и Средневековья.
Причем, если про Средневековье обычный человек что-то да вспомнит, то вот по эпохе бронзы — уже вряд ли. А ведь это был мощнейший прорыв в истории человечества. Взять, например, марксизм: в обществе появился прибавочный продукт (помните, был такой термин?). Кроме того, люди изобрели колесо, научились изготавливать металлические орудия — и человечество получило огромное количество свободного времени и свободных рук, которые надо было куда-то пристроить.
Почему именно в тот период были построены пирамиды, большие курганы, святилища с очень сложными технологиями — людям банально некуда было себя приложить, и они начинали заниматься творчеством. Глобальным. Если бы те люди жили сейчас, они сидели бы в интернете, ходили бы в музеи, в космос летали. Но тогда у них таких возможностей не было. Поэтому они занимались мегалитической архитектурой.
В эпоху бронзы человек, помимо изобретения колеса и освоения металла, научился делать еще две очень важные вещи. Появился гончарный круг — а значит, у людей появилась некая товарная спецификация. Больше не нужно было жить в режиме «днем слепил горшок, вечером подоил овцу, а утром вернул всех на пастбище». Ты можешь и утром, и днем, и вечером, лепить горшки, а потом менять их на молоко. И это уже экономика, товарное производство.
В это же время люди придумывают блок. Впервые в жизни человек понимает, что он может поднять больше, чем весит сам, и это огромный прорыв в инженерном искусстве, в строительстве. Появляется математика — тоже настоящая революция в истории человечества.
«Они украшали даже гарпунные стабилизаторы»
Современная археология делится на два типа: академическая археология и охранно-спасательная. Академическая — чистая и красивая наука. Люди получают гранты (или сами находят деньги), чтобы провести научные раскопки в рамках своих научных интересов. Таких экспедиций с каждым годом становится, увы, все меньше.
Сейчас превалирует именно охранно-спасательная археология, которая предваряет строительство. Такие раскопки финансирует не правительство, а заказчик-застройщик. Власти просто следят за исполнением закона, потому что раньше был бардак: строек было гораздо гораздо больше, чем проводилось раскопок. Хотя по закону любое строительство не может начаться без предварительной экспертизы — по ее итогам проект может быть скорректирован или даже остановлен. Сейчас с этим стало строже: хоть застройщики и заинтересованы в ускорении процедур, но работы ведутся по всей России — от Кавказа до Архангельска, от Калининграда до Дальнего Востока.
Те регионы, в которых ведется строительство активнее, чаще всего и становятся местами проведения раскопок. В последние годы много работы в Крыму — в связи со строительством трассы «Таврида», других объездных дорог и теплоэлектростанций. Много раскопок ведется в Краснодарском крае. Все северное Причерноморье — это регион, который активно освоили в древности, поэтому практически любое строительство там — хороший повод для археологических раскопок.
Очень необычные условия с точки зрения археологии на Чукотке: вечная мерзлота находится практически сразу под верхним слоем земли, поэтому все объекты там оказались как бы в морозильной камере.
Например, в центральной полосе не найти кремниевые ножи с рукоятями — только каменные. А на Чукотке — пожалуйста, там прекрасно сохранилась органика. И благодаря современным методам анализа мы можем лучше понять технологии каменного века. Например, узнать, что именно древние люди использовали для создания клея. Как они обрабатывали шкуры, дерево. И мы не предполагаем это на основании следов на камнях, как в средней полосе, а видим это собственными глазами.
Кроме того, там очень интересное искусство (оторванное от всего евразийского континента) — кажется, что эти узоры и рисунки создали люди с другой планеты, с другим мышлением. Они украшали даже гарпунные стабилизаторы — да, на Чукотке создали не просто гарпун, а мудреный механизм с поворотными элементами и с крылатыми стабилизаторами. И вот орнаменты на них просто потрясают.
«Как ни странно, нам очень помогают кроты»
За последние 20 лет в археологии произошел большой прогресс именно в плане широкого применения сложных технологий на стыке наук — физики, химии, геологии. Раньше пределом мечтаний археолога было получить результат радиоуглеродного датирования предмета, а сейчас существует огромное количество методов, позволяющих получить еще и намного более детальную информацию о технологических приемах его изготовления. Таким образом мы можем прослеживать эволюцию технологии — с ней напрямую связана эволюция всего человечества.
В понимании обычного человека инструменты археолога — это набор лопат и кисточек. В реальности же мы обладаем целым комплексом прогрессивных технологий. Например, есть магнитометрия, с помощью которой мы анализируем магнитный фон грунта. Любой объект, который не является частью естественной природной среды, отображается как магнитная аномалия — так удобно находить очаги построек или сами постройки. По схожему принципу работает и электроразведка — через землю пропускается электрический импульс. Любой предмет антропогенного происхождения или пусто́ты (могилы) тоже сразу будут выглядеть как аномалия.
В горных или лесных массивах активно используют беспилотники с лидарами — «лазерными локаторами». Они не только позволяют получить реальную модель поверхности земли даже в глухом лесу, где ничего не видно. Лидар позволяет «отсечь» верхний слой растительности и получить реальную модель рельефа. Недавно мы очень удачно использовали лидар в тверских лесах: нам удалось найти неизвестную ранее группу памятников. Ведь даже когда буквально стоишь на этих памятниках, похожих на каменные развалы, — из-за очень густого леса и плотного подлеска структуры не видно.
Маленькие курганы можно уловить с помощью фотограмметрии — съемка улавливает даже тот рельеф, который можно не заметить, когда идешь по полю. Потихоньку до нас доходят и совсем свежие инновации — например, метод инфракрасной подсветки грунта, который производит геоанализ термических следов. В идеале было бы получить еще и инфракрасные подвески к беспилотникам — это помогло бы при работе в горах на участках с перемещенным, съехавшим грунтом, когда постройки закрываются в ходе оползней. Но это пока в разработке.
Очень хотелось бы больше работать с биохимиками, потому что это очень ускорило бы поиск погребальных памятников — с помощью такого простого метода, как определение уровня фосфора в почве. Полевых биохимических анализаторов очень не хватает.
Зато, как ни странно, нам очень помогают… кроты. Когда крот копает нору (а ему все равно: идти через пустую землю или сквозь уникальный поселенческий памятник V века до нашей эры), он все выбрасывает из норы прямо на поверхность. Кости, вещи, керамику — что угодно. Так что мы присматриваемся к кротовинам: если рядом поселение — то обязательно что-то возле норы найдется.
«Дальше была погоня в духе приключенческих фильмов»
Не бывает такого, чтобы экспедиция прошла безрезультатно. Если мы выехали на территорию и ничего там не нашли, то ставим на карте метку. То место, куда человек не ходил, — это тоже часть истории. «Отрицательный результат — тоже результат» — не просто фраза, а смысловой элемент при при заполнении карт.
Успех любой экспедиции измеряется как минимум тем, что все вернулись живы-здоровы. Кроме того, выполнены поставленные задачи: исследована намеченная территория. Дальше все зависит от исследователя — какую информацию он извлечет из всего того, что он накопал и не накопал
Экстремальных ситуаций случалось не так много, но бывало, что думаешь: «Да, сегодня день мог стать последним». Как-то раз нам, например, угрожали пистолетом черные копатели.
Кажется, в 2006-м мы работали в одном подмосковном городе: на его окраине был расположен средневековый посад, очень интересный, яркий и богатый находками памятник. О том, что находок немало, очень хорошо знали и черные копатели. Они регулярно приезжали и грабили его: дескать, там все распахано, обречено на погибель и потеряно для науки, а они якобы спасают историю.
На самом деле, конечно, они совершали ужаснейшее преступление, потому что из-за них огромное количество ценнейшей информации было утеряно. А с появлением металлоискателей посад грабился регулярно.
И вот наша очередная экспедиция: работаем на городище, откуда хорошо видно посад и заодно очередную партию любителей пограбить памятники. Парень ходит с металлоискателем по памятнику и чего-то там ковыряет. Мы уже по традиции вызываем милицию, одновременно идем разбираться сами, чтобы, когда подъедут сотрудники, посодействовать задержанию.
Подходим, видим: крупногабаритный мужик с саперной лопатой в одной руке, с дорогущим металлоискателем — в другой. Сообщаем ему, что он совершает преступление и сейчас подъедет милиция.
А он начинает очень агрессивно себя вести и размахивать саперной лопаткой. Я стараюсь удержать его руку, чтобы он никого не стукнул. Мужик орет: «Я сейчас сам милицию вызову», — но дальше звонит не им, а жене со словами в духе «дорогая нас взяли, уходите дворами». В этот момент из-за холмов (посад огромный, занимает несколько всхолмлений) появляются несколько джипов — один из них с холма несется в нашу сторону. Через несколько секунд и вовсе пытается меня задавить.
Отпрыгиваю в сторону, а копатель пытается запрыгнуть в машину и сбежать с места преступления. Мой коллега, будучи человеком смелым, хоть и не очень крепким, пытается его остановить. Оба оказываются в машине.
Я же пытаюсь понять, кто нас пытался задавить. Подхожу к стеклу водительского сиденья и вижу, что там женщина — судя по всему, жена этого мародера, — с абсолютно испуганным выражением лица, в состоянии, близком к истерике. В руках — пистолет, направленный на меня, причем через закрытое стекло. То есть пистолет явно не газовый, там нет внутри перегородки: либо травматический, либо боевой.
Я понимаю: человек в истерике с пистолетом в руках — это слишком опасно, поэтому аккуратно делаю шаг назад, показывая ей, что не собираюсь ничего делать, и кричу коллеге: «Тут макаров!» — имея в виду пистолет. А коллега выпрыгивает из машины в надежде увидеть директора Института археологии Николая Андреевича Макарова: «Макаров? Где Макаров?!»
Дальше была погоня в духе приключенческих фильмов: джипы остановили, всех задержали. Выяснилось, что один клуб коллекционеров продал серию металлоискателей мажорным московским предпринимателям, и в качестве бонуса вывез их на охоту за древностями. Как на сафари.
Баек мы привозим много — особенно из экспедиций на Кавказ. Каждое ущелье в горах — это отдельный мир. Свои правила, свои традиции и — очень часто — свой язык. Люди из соседних ущелий могут не понимать друг друга, потому что в Дагестане больше 40 языков. Для общего взаимодействия — только русский.
Интересно наблюдать и за симбиозом религий: языческие традиции местных жителей очень часто превалируют над христианством и исламом. В зале церкви XI века — хранится священный котел; или уважаемый абхазский чиновник, будучи христианином, по совместительству становится верховным жрецом в своем роду и ходит на святилище по определенным дням. Такой вот религиозный синкретизм.
«Человек не оригинален, он повторяет все то, что уже было»
Археолог — это фактически детектив, опоздавший к месту преступления на несколько сотен или тысяч лет (как говорил кто-то из наших коллег). Мы занимаемся расследованием цепочки событий, и вот это построение логических цепочек на самом деле является сильнейшим наркотиком, который затягивает в археологию. Когда ты уже насмотрелся на древние предметы и налюбовался на кости, самым интересным становится анализ данных и поиск ответов на вопросы, которые ставили людей в тупик тысячелетиями.
Понять, что привело к определенному событию две тысячи лет назад. Просчитать это, убедиться в том, что ты прав, потом представить выводы коллегам и услышать, что они с тобой согласны, — это на самом деле очень приятное ощущение.
Взгляд в прошлое позволяет избежать многих ошибок в будущем. Человек не оригинален, он повторяет все то, что уже было. И изучение прошлого (особенно когда мы сталкиваемся именно с голыми фактами, а не с интерпретацией летописца, который мог что-то переврать) — прекрасная база для построения знаний о периоде или даже о конкретном событии.
Чтобы понимать, что нас ждет в будущем, нужно опираться в том числе на данные из прошлого. Например, сейсмологи обращаются к результатам археологических раскопок и даже проводят с нами совместные экспедиции, которые позволяют довольно точно определить периодичность землетрясений. На основании именно археологических данных.
Изучение археологии важно с точки зрения воспитания — это же прямое соприкосновение школьника или студента с материальной культурой предков. Оно заставляет задуматься, откуда человек взялся: кто были его родители, дедушки, прабабушки. И вот такое уважение к старшим важно для стабильного существования социума — ведь именно в таком обществе передается знание традиций, культуры.
Кладоискатели ищут нечто конкретное: золото или еще что-то. Археологу же важно понять, что вообще есть в земле. Мы не пытаемся придумать какую-то красивую историю, мы пытаемся понять, как история выглядела на самом деле. Для этого не нужно задавать глобальных вопросов, нужно просто аккуратно раскопать и зафиксировать то, что у тебя под ногами. И если ты это сделаешь хорошо, то у тебя появится некоторое количество ответов на вопросы, которые ты в процессе сформулируешь.
Появятся также и новые вопросы, на которые ты никогда не узнаешь ответов, и с этим тоже нужно примириться (очень дисциплинирует). Потому что всегда есть вопросы, на которых ответов никогда не будет
Мы не особо хорошо знаем историю, которая была даже 150 лет назад. Мне говорят: «Да ладно, люди были точно такие же, как и мы». А я отвечаю: «Попробуй прикурить без спичек и зажигалки». Это совершенно другой мир, где ты не можешь добыть огонь щелчком пальца.
И вот просто попытаться понять, как жили эти люди, понять их психологию, логику — вот что самое важное и сложное. Нет одного вопроса, на который все археологи ищут ответ. Археологи придумывают эти вопросы, когда начинают что-то копать.